Пока не побежали последние титры

В рамках социальной акции "Счакстливая семья".

Побегут же они когда-нибудь… Ещё как побегут, но пока все действующие в моей жизни лица поимённо не будут названы, титры будут бежать и бежать.

Сестрам моим посвящается

Самые главные герои, так сказать, сценаристы этого романа будут вначале. Затем режиссёр, то бишь я, которая срежиссировала свою жизнь, но, может быть, тут  и не я должна стоять, а сам господь бог. Это он старательно и неутомимо, шаг за шагом, вёл меня по жизни, подводил за ручку к тем или иным людям, предоставляя самой обрисовывать мизансцену с ними. В моей власти было любить их или не любить, зло или добро вместе с ними свершать. Но совсем не в моей власти было вычертить географическую карту жизненного пути. Как говорится, «где дом, а где Кура».

И вот тут я так и вижу некоего ухмыляющегося гражданина, весьма ироничного, где-то даже ехидного, вольготно расположившегося пузом вниз на огромном, пушистом, серебристом облаке. Он всегда основательно сыт. Впечатление такое, что раза три в день он кушает плотно, с удовольствием и сколько душе угодно. Он обязательно чревоугодник, это даже непременное условие его существования, благодушия и, если угодно, ехидства. Что касается ручек – ручки у него обязательно есть, такие небольшие, пухленькие, их удобно потирать при особо удачной комбинации из людских судеб.

Для полноты образа надо сказать и про бороду, но не лопатистую такую бороду и не клинышком, а то вы представите себе  угрюмого мужика, которому впору топор за пояс и в лес, ёлочку в лучшем случае рубить, или профессора, взобравшегося на кафедру с каким-нибудь старославянским языком и вопрошающего оттуда: «А скажите мне, что такое «бяшети»?» Нет, у того, с облака, борода круглая,  пушистая и обязательно светлая, не седая, а просто светлая, потому что седая от времени   станет когда-нибудь с прозеленью, а светлая так и будет вечно светлой. В ней невозможно застрянуть каким-нибудь крошкам, она не становится ни больше, ни меньше, эта светлая, круглая борода. Волосы  только  над ушами, но и на лысине что-то типа подпуши от лёгкого ветерка шевелится. Вот чего нет, так это нимба над головой. Все говорят, что есть, а я не вижу и всё тут. Нет нимба. Что такое? Все видят, а я нет. Надо будет в церковь зайти, сравнить, так сказать, копию с оригиналом.

И вот он лежит на облачке, а под ним проплавает и проплывает земля. На ней все мы копошимся. Он знает нас, да и как не знать, если всё – творение  рук его, и я тоже. Да что говорить про нас с вами,  он помнит всех от Адама с Евой и для него все равны. Всем воздаёт поровну, только не все это замечают. Самое главное – солнце, воздух, земля, вода. Пожалуйста! Покажите мне, кому не хватило земли, чтобы уйти в неё. Сколько ваши руки могут обнять, столько и дано. А если вам хочется в гектарах, то извините, это уже от лукавого. Вы получаете, сколько можете заграбастать, потешив лукавого. Но потом всё-таки остаётесь с тем, что смогли обнять, то есть, опять с двумя метрами.

Ехидный старичок вполне мог бы не допустить вашего общения с лукавым, ведь ему подвластно всё, но тогда  стало бы  скучно: смотри - не смотри с облачка – все одинаковые, все по десяти заповедям живут. Это ещё будет, когда людей на роботов поменяет, а пока тут тебе и драма, тут тебе и комедия с трагедией. Только человечков переставляй с места на место и всё.

Вполне могла бы девка в своей же деревне замуж выйти, ну, в крайнем случае на Чистовку какую-нибудь. Но тут этот с облачка посмотрел на неё сверху, двумя руками переставил две крохотные фигурки – и вот тебе, пожалуйста, эта девка за три-девять земель оказалась. Остаётся только ручки потирать на неё глядючи: сколь ты, девка, книжек прочитала, вспомни-ка, за дровами идёшь – читаешь, подметать начнёшь – под кроватью читаешь, на печь залезешь – читаешь, уж ослепла наполовину, а всё тебе любопытно, что в них. Не хватит ли? Надо тебя так завертеть, чтобы ты забыла о них.

И пошёл её с разными, разными людьми сводить да смотреть, как она с ними обойдётся. Это же надо так устроить, чтобы и весна, и молодость, и красота, и полный грузовик подснежников – и всё это к её ногам – замуж выйдешь за меня? Нет, отвечает девка, с тобой скушно, другой судьбы хочу. А какая другая? Лучше или хуже? Не знаю, говорит, а только другую хочу. Да ты что, девка, ведь при жизни в ад попадёшь, куда помчалась? А пускай, только мир хочу посмотреть, себя в этом мире пристроить.

И понеслась, и понеслась. Что ж с собою взяла? А что маменька с папенькой дали, то и было с ней. А много ли дали? Много! Жизнь с тем добром прожила, и ещё осталось, людям бы раздать, да никто брать не хочет, добро это теперь не ценится. Устарело, говорят, не надо никому. Может, вы возьмёте? Возьмём, а носить его можно? Нет. А съесть? Тоже нет. Тогда не надо. Зачем оно?

По молодости девка сама так думала – зачем? Но всё ж-таки несла, не бросала, всю жизнь таскала с собой, а на старости оглянулась – до чего хорошо прожила с ним, лучше уж некуда. И приличный возрасту дом, и дружок любимый, задушевный рядом, и покой с благополучием, чего ещё надобно? Сёстры с братьями ласкают издалека, приветы посылают, любовью окутывают, как облаком одни с этого, другие с того уже света, а всё-равно всегда рядом с ней. За что ей столько? А всё за добро маменькино с папенькиным. Не разбросала по дороге, не преуменьшила, вот и на тебе, сказал, наверное, тот, что с пушистой бородой на пушистом же облаке.

 - Богатые же родители у неё!  Вон как девку облагодетельствовали! На всю жизнь хватило. Тратила, тратила, а его вон ещё сколько! Наследники-то хоть есть?

- Как не быть, есть, да только не по прямой линии.

- Что так?

- Да не всем интересно это добро. Многие так и говорят – зачем оно? Не берут, отказываются.

- Где сундук-то, покажите, может, мы отберём, что понравится.

- Да сундуков как раз и нет.

- А в чём же таскать, в чём хранить его?

- Сердце надо большое иметь, в нём всё помещается.

- Всё-всё?

- Всё-всё!

- Разорвётся, не выдержит груза.

- Выдержит, у родителей её выдержало, трещало, рвалось, а потом опять затягивалось, до хороших годов дожили со своими сердцами.

- Тогда давай, что там?

- Доброжелательность, во-первых, добра желательность всем, кто в твоей орбите оказывается. Да не просто пожелать и всё, а сделать добро им.

- Чем?

- Делами, деньгами, сочувствием, помыслами и не для видимости, не для людей напоказ, а от души.

- А так бывает?

- Так родители её делали.

- А ещё?

-Трудолюбие ещё, да чтобы от труда не усталость была, а радость, что сделал, что кому-то пользу принёс, что справился, что до конца да до ума дело довёл

-И только?

- Не только, а к какому делу тебя господь приставил, посох дал в руку идти этой дорогой, так и иди по ней - детей ли учить, машину ли водить, свиней ли пасти, деньги ли народные считать - делай честно, и тебе зачтётся.

- Кем зачтётся?

- Кем надо, тем и зачтётся.

-Как поверить?

-А я бабушкой Олей поклянусь, вы и поверите.

-А она что, святая?

- Святая, святая, святее не бывает. Всю жизнь по божьим заповедям жила, и хоть в церковь не ходила, а бог всегда рядом с ней был, люди подтвердят. Кто глаза закрывает навек, тот  её рядом видеть хочет. Чтоб проводила в последний путь, силы бы придала в преднебесном испытании, достойно уйти помогла.  

- Для этого батюшка есть.

- Не каждому батюшке люди поверят, к себе в последний час призовут, её хотят.

- Страдала ли она в жизни?

- Вся жизнь её была страдание, да только страдала она с улыбкой на устах, с терпением в сердце, с великой верой, что так и надо, что это и есть человеческое предназначение.

- Какая же награда ей за такую жизнь?

- Годы долгие, дом на старости хороший, да не в смысле комфортабельный, а тёплый, людьми хорошими наполненный, её любящими, заботящимися о ней, долгого века ей от души желающими.

- Для чего ей долгий век?

- Господа бога за жизнь отблагодарить, за ушедших сыночков помолиться, живых на путь истинный наставить, примером благочестия быть для людей.

- А потом?

- А потом память вечная в сердцах человеческих.

- А пишешь зачем?

- Не в каждом роду хорошие сказители бывают, в каком-нибудь  поколении не окажется, и всё, и забудут о ней. А если даже расскажут, то переврать могут, а я напишу, и люди читать будут о ней, радоваться, что такая у них пра-  была, силы черпать  для своих испытаний, пример брать.

- Одна разве она такая?

- Много, наверное, да я не знаю про них, а её жизнь у меня на глазах прошла, вся как на ладони. Видела, как она трудилась, как детей растила, как к людям относилась.

- Все трудились, все растили.

- Не каждому господь десять детей дал, к трудному делу приставил, войны пять лет отпустил, трёх сынков на её глазах прибрал, мужа своенравного рядом поставил, из края в край земли бросал, других испытаний великое множество посылал. И всё она сносила с терпением в сердце, с великой любовью в сердце к людям.

- И правда, святая, вижу. Будет жить ещё многая лета на радость людям.

Каролина Ивановна Гаврилова